В полном одиночестве тащился я по бурому песку, не привлекая ничьего интереса. Чудовища, как правило, не вникали в дела людей, а меня нимало не беспокоили их заботы. Мною руководила надежда установить местонахождение города, и я ничтоже сумняшеся продолжал свой путь в сторону скал. Достигнув их, я на мгновение задержался и еще раз огляделся. Камень, из которого были сложены скалы, отличался хрупкостью, и, едва я наступил на него, из-под ног так и брызнули осколочки и чешуйки.
Я удвоил осторожность и, пока взбирался, помогал себе удерживать равновесие, балансируя ридикюлем. Футах в двадцати над поверхностью пустыни мне встретился широкий уступ, и я немного передохнул. Осмотрелся по сторонам — пустыня была испещрена безобразными кратерами, выкопанными снарядами при посадке, и из каждого кратера торчали тупо срезанные, распахнутые настежь днища. Но, как я ни напрягал зрение, нигде не вырисовывалось и подобия города. Подхватив ридикюль, я стал карабкаться выше, стремясь обогнуть скалу и выйти на ее противоположный склон.
Каменная гряда оказалась гораздо обширнее, чем думалось поначалу, и, чтобы добиться поставленной цели, потребовалось минут пять, если не шесть. Здесь скала выветрилась еще более, и каждое движение было связано с риском. Я обогнул большой скальный выступ, пробираясь буквально на ощупь по узкой полочке, — и, миновав препятствие, замер в недоумении.
Прямо передо мной, полностью заслонив от меня пустыню, выросла верхняя платформа наблюдательной башни!
Я пришел в такое изумление, увидев ее здесь, что даже не подумал о возможной опасности. Башня стояла неподвижно; темное овальное окно смотрело в противоположную от меня сторону, так что чудовище, если оно сидело внутри, заметить меня не могло.
Немного дальше, в том направлении, куда я лез, скалу прорезала глубокая расщелина. Я наклонился над ней, опираясь на руку, и взглянул вниз; от поверхности пустыни меня отделяло теперь не менее пятидесяти футов, а расщелина шла отвесно. Спуститься я мог только тем же путем, каким забрался сюда. Я застыл в нерешительности, не зная, что предпринять.
В сущности, у меня не было и тени сомнения в том, что там, в недрах платформы, затаилось живое чудовище; но почему оно очутилось в этом укромном месте, под сенью скалы, я не мог догадаться. Я припомнил все, что узнал о башнях в городе: в обычное, мирное время их нередко оставляли без присмотра, и тогда они действовали автоматически. А что, если и с этой башней случилось так же? Безусловно, неподвижность платформы уже свидетельствовала в пользу предположения, что водителя там нет. Но главное — самим своим присутствием она сводила на нет смысл моего многотрудного подъема. Мне во что бы то ни стало нужно было выяснить, где расположен город, а в той единственной точке, откуда я мог его увидеть, перспективу загородила невесть откуда взявшаяся башня.
И вдруг, взглянув на платформу еще раз, я подумал: а нельзя ли обратить это досадное препятствие себе на пользу?
Мне никогда раньше не приходилось бывать в такой близости от башни, и я с любопытством рассматривал детали ее конструкции. У основания платформы шла площадка — вернее, выступ — дюймов двадцати или немного больше в глубину; на этом выступе вполне мог держаться человек, причем держаться увереннее, чем я в своем нынешнем положении. Над выступом поднимался корпус самой платформы — широкий плоский цилиндр с покатой крышей; насколько я мог судить, высота цилиндра возрастала с семи футов сзади до десяти впереди. Крыша была слегка выпуклой и в тыльной своей части увенчана перильцами футов трех высотой. На задней стенке цилиндра выступали три металлические скобы — по всей вероятности, с их помощью чудовища забирались внутрь платформы и вылезали наружу, так как в крыше был вырезан огромный люк, сейчас закрытый.
Не долго думая я схватился за скобу и, подтянувшись, влез на крышу, а ридикюль закинул туда же перед собой. Потом встал и, осторожно шагнув к перильцам, сжал их рукой. Теперь, наконец, ничто не заслоняло мне вид на пустыню.
Передо мной развернулась картина, какой никогда еще не видели глаза человека.
Я уже писал, что большая часть поверхности Марса — плоская равнина, подобная пустыне; правда, с борта снаряда во время полета мне случилось наблюдать и горные районы. Но я и представить себе не мог, что кое-где в пустыне, нарушая однообразие унылой равнины, вздымаются одинокие горы такой высоты и мощи, что на Земле их просто не с чем сравнить.
Именно такая громада предстала перед моим удивленным взором.
Теперь, чтобы не сбить вас с толку, необходимо сразу же уточнить: первое мое впечатление от этой горы было куда скромнее, ее размеры вообще показались мне не стоящими внимания. Весь мой интерес был сосредоточен на том, что я искал, — город лежал от меня примерно в пяти милях. В кристально чистом марсианском воздухе он просматривался как на ладони, и я сразу отметил, что по своим масштабам он во много раз превосходит Город Запустения.
Только тогда, когда я твердо усвоил, в каком направлении мне двигаться и какое расстояние придется преодолеть, я устремил взгляд за пределы города, в сторону гор, у подножия которых он раскинулся.
Сперва мне, признаться, померещилось, что это даже не отдельная гора, а округлое плоскогорье: его вершина не прорисовывалась с полной четкостью, а становилась в выси еще более расплывчатой и туманной. Лишь когда глаза немного приспособились к расстоянию, я догадался: ощущение нечеткости вызвано тем, что я смотрю параллельно склону. В действительности же гора настолько грандиозна, что большая ее часть уходит за горизонт, а высота соперничает с изгибом поверхности планеты. Где-то далеко-далеко, на самой границе видимости, я едва различал выпуклость, которая, вероятно, и была вершиной, — белый конус с облаком дыма над вулканическим кратером.
По первому впечатлению казалось, что высота горы не превышает двух-трех тысяч футов; но если принять в расчет кривизну поверхности планеты, то смею заверить, что точнее будет взять цифру совершенно иного порядка: от десяти до пятнадцати миль над уровнем пустыни! Подобные масштабы, можно прямо сказать, лежали за гранью восприятия человека с Земли, и прошло минут десять, не менее, прежде чем я смог окончательно поверить в то, что вижу.
Я уже собирался перелезть обратно на скалу и спуститься вниз, когда краем глаза уловил по левую от себя руку какое-то движение. По пустыне в направлении города медленно вышагивал один из многоногих экипажей. Чуть позже обнаружилось, что экипаж не один, их несколько десятков, — вероятно, те самые, которые были доставлены сюда в снарядах, разбросанных там и сям по пустыне. Мало того, кроме экипажей я различил многие десятки наблюдательных башен: иные стояли подле экипажей, иные укрылись в тени скал наподобие той башни, которую оседлал я, — а скальных обнажении между мною и городом было немало.
Я давно уже понял, что полет, в котором мне поневоле пришлось участвовать, являлся предприятием военного характера, ответной вылазкой в отместку за нашествие на Город Запустения. Только мне представлялось, что объектом вылазки станет какой-либо второстепенный неприятель: исходя из силы агрессора, я никак не думал, что потерпевшие поражение дерзнут на прямое контрнаступление. Однако я ошибался. Город, на который нацелились экипажи, был огромен, и довольно было еще раз пристально взглянуть в его сторону, чтобы уяснить себе, до какой степени он защищен. Внешние его границы, к примеру, прикрывал настоящий лес наблюдательных башен; местами они ограждали купол так густо, словно вокруг него возвели частокол. А пустыня близ города так и кишела боевыми экипажами; они выстраивались в четкие порядки, как черные железные солдаты перед парадом.
И всему этому воинству противостоял жалкий отряд атакующих, в чей лагерь забросил меня случай! Я насчитал во всем отряде каких-нибудь шестьдесят многоногих наземных экипажей и около пятидесяти башен.
Картина предстоящей битвы настолько заворожила меня, что я на миг совершенно запамятовал, где нахожусь. В самом деле, я позволил себе гадать о том, какова боевая роль наблюдательных башен, совершенно выпустив из виду то обстоятельство, что теперь мне надо лишь оставаться на месте — и все прояснится. Наиболее логичной представлялась мне догадка, что многоногие экипажи устремятся в атаку на город, в то время как башни останутся охранять снаряды, в которых мы прилетели.